202d5824     

Соловьев В - Три Рассказа



Владимир Соловьев
Три рассказа
АЛЯСКА
Лео Кендаллу Соловьеву
А вот другой случай, прямо противоположный: представим на месте
пассеиста футуриста. Человека, который отвергнув прошлое, живет
исключительно будущим. Несмотря на возраст - пусть еще не преклонный, но
далеко не юношеский. Надежда же, как известно, хороша на завтрак, а не на
ужин. Или если перевести высокоумный афоризм Фрэнсиса Бэкона в нижний,
упрощенный, поговорочный регистр: кто живет надеясь, умирает обосравшись.
Что мне еще предстоит в недалеком будущем. А пока что о человеке,
заблудившемся во времени. Мой поезд ушел, один на полустанке, ни живой души
окрэг.
Дело происходит в Ситке, на Аляске, куда меня невесть какими ветрами
занесло. То есть "весть", но причина моего пребывания на краю света не имеет
к сказу никакого касательства. И без того растекаюсь по древу и путаюсь в
отступлениях, которые потом вынужден вычеркивать, хотя в них, быть может, и
заключен некий тайный смысл. Сын моего приятеля, очаровательный семилетний
мальчуган, с рождения неизлечимо болен ADD: attention deficit disorder. Как
по-русски? дефицит внимания? рассеянность? несосредоточенность? По Моэму,
"отвлекающийся мозг". Его таскают по психитрам и пичкают таблетками, после
которых он становится пай-мальчиком и учится лучше всех в классе. Мне бы
такую таблетку сейчас! Не то чтобы не сосредоточиться на сюжете, но сюжет -
последнее, что люблю в литературе, хоть и сознаю, что без него могут
обойтись только гении, типа Пруста и Джойса, а негения ждет жестокое
поражение: Роберт Музиль, "Человек без свойств".
Так вот, важно, что Аляска, а не Нью-Йорк, где проживаю уже двадцать
лет, то есть отрыв от бытовой и социальной среды, выход за пределы строго
очерченного круга обязанностей, включая супружеские. Супруга осталась в
Нью-Йорке, а я поселился на две недели в Ситке, б. Новоархангельске, с
единственным светофором, который ненавидят все жители. Сам по себе,
одинокий, скучающий и свободный. Живи я в Нью-Йорке, ничего подобного со
мной бы не случилось. Не той я породы, что тянет на блядки. Да и не любовная
это интрижка вовсе, если задуматься.
Коротко о себе.
Меня травили хиной, надеясь избавиться: случайный продукт старческой
похоти, хотя отцу не было и сорока, когда он меня зачал, а мать - на восемь
лет моложе. Не исключено, впрочем, что был зачат сознательно - в надежде на
мальчика, девочка уже была. Через два месяца после моего зачатия немец
вероломно напал на мою будущую родину - нежеланный ребенок, будь хоть семи
пядей во лбу, а аборты в ту пору запрещены. Такой вот расклад. Я оказался на
редкость живучим фетусом - хина на меня не подействовала, зато мою мать
оглушила. В буквальном смысле: оглохла еще до моего рождения. С тех пор папа
не разговаривал с мамой, а кричал. "Что ты кричишь на меня!" - обижалась
мама, хотя вся вина папы была в том, что он не нашел золотой середины между
голосом и криком.
Я рос доверчивым младенцем, пока однажды, в годовалом, наверно,
возрасте, не дотронулся до цветка и заревел от боли и обиды - оса вонзила в
мою ладонь жало. Характер с тех пор испортился, стал врединой и даже
говорить упрямо отказывался лет до трех - водили к врачу, подозревая, что
глухонем. Зато писать начал рано - до того, как стал читать. "Мальчик хотел
быть, как все" - первая фраза моей мемуарной повести, сочиненной в
восьмилетнем возрасте, а в пятидесятилетнем переданная герою рассказа "Кумир
нации". В целом родителям на меня все-таки повезло: когда умерла



Содержание раздела