Соллогуб Владимир Александрович - Неоконченные Повести
Владимир Александрович Соллогуб
НЕОКОНЧЕННЫЕ ПОВЕСТИ
Быть так! спасибо и за то.
Баратынский
Кто знает Ивана Ивановича или, лучше, кто не знает Ивана Ивановича?
Его, верно, все видели и привыкли видеть и, вероятно, никому не пришло в
голову спросить, кто он такой. Таких людей много. Какое кому дело до
человека без связей и без денег? В обществах Иван Иванович, разумеется, не
бывает, но на Невском проспекте он гуляет аккуратно от двух до четырех
часов, какая бы ни была погода. В театре и в концертах он также лицо
неизбежное, отчего он и пользуется в мнении многих не весьма лестною
известностью, хотя в самом деле он только страстный любитель музыки. Даже
некоторые молодые люди утверждают решительно, что он игрок и притом самый
опасный шулер, выжидающий добычи, тогда как бедный мой Иван Иванович
отроду не брал и карт в руки. Иван Иванович одет всегда литератором, то
есть очень дурно, гуляет в енотовой шубе, носит широкие черные фраки и
длинные белые жилеты, и, как видно, мало заботится о своем наружном
украшении. Вообще он слывет человеком опасным, потому что хотя ничего не
имеет, но ничего не ищет и не просит.
Те же, которые знают его коротко, любят его от всей души, потому что он
в самом деле просто добрый человек.
Я с ним иногда встречаюсь, и люблю слушать резкие его суждения о
произведениях нашей литературы. Суждений этих я не повторю здесь, чтоб
никого не обидеть, но в них, как отгадать не трудно, мало утешительного.
Вообще разговоры наши касаются до жалкого состояния у нас искусства,
которое не вкоренилось еще в жизнь народную, не составляет необходимой
потребности, а большею частью служит для изворотов жалким барышникам;
тогда как истинное дарование, изнывая под бременем ненасытного самолюбия,
иногда погибает в тени или спивается с круга.
Иван Иванович судит вообще резко и решительно; со всем тем невозможно
назвать его положительным человеком; напротив, когда нет свидетелей и
разговор касается до чувства, Иван Иванович изумляет меня тонким
разложением малейших сердечных оттенков, и тогда этот человек, по-видимому
бездушный, совершенно преобразовывается: речь его становится свободнее,
душа как будто выглядывает из сверкающих глаз, и нетрудно догадаться
тогда, глядя на него, что под этой бесчувственной корой бьется сердце,
способное к самым глубоким впечатлениям. Но что заставило это сердце
сжаться и съежиться под личиной равнодушия? что заставило бедного
холостяка вести такую однообразную жизнь и пренебречь глупыми о нем
толками? - вот что хотелось мне узнать.
Недавно обедали мы вместе у madame Joseph. Madame Joseph отлично кормит
своих приятелей. После обеда мы оба закурили сигарки, и, развалившись на
диване, начали разговаривать о том, как молодость утрачивается
безвозвратно, оставляя нам лишь одно раскаяние, что мы не умели ею
воспользоваться.
- Эта песня давно поется, - сказал Иван Иванович, - и никто от нее не
поумнел. И я, как все...
- Кстати, - прервал я, - мне давно хотелось расспросить вас о вашем
былом. Знаете ли, теперь, пока мы курим, расскажите-ка мне повесть вашей
жизни.
Иван Иванович немного призадумался.
- Жизнь моя, - отвечал он печально, - не может назваться повестью, а
разве собранием отдельных не оконченных повестей.
- Как неоконченных?..
- Именно неоконченных. Не знаю, много ли людей могут похвалиться тем,
что светлые случаи их жизни достигли всего своего блеска и потом уже
мало-помалу начали скрываться в тумане, бросая еще изредка яркие отблески?
Со мною бы